Вхід в УЧАН Анонімний форум з обміну зображеннями і жартами.



Додати книгу на сайт:

Скачати одним файлом. Книга: Практична філософія та правовий порядок: Збірка наукових статей. / Кривуля О. М.

1.7. Клаус-Михаэль Кодалле (Йена, ФРГ) Томас Гоббс: философия языка и политика

Томас Гоббс известен как отец-основатель новой науки о политике. Его главное внимание было нацелено на политику, процессы рационального обоснования постоянных институтов, а тем самым - стабильного мирного порядка. Тем не менее, его можно еще отнести и к классикам философии языка, поскольку в языке он видел последнюю обоснованную систему, исходя из которой, можно методически реконструировать грамматику остальных «порядков» в обществе. Вероятно, ни у кого не вызывает сомнений то, что Гоббс так настоятельно посвятил себя такой закладке оснований, поскольку у него так живо стояла перед глазами действительность идеологически-стратегического использования языка в общественных (вероятно, также как и в академических) дискуссиях. Он был одним из первых, кто открыл факт взаимосвязи успешной политической деятельности со своего рода монополярным захватом и распределением ключевых понятий в общественном дискурсе, для того чтобы, таким образом, путем исключения определенных истолковательных альтернатив направить формирование мнения в определенное русло.

Гоббс изначально относился с неудовольствием к политическому злоупотреблению языка. Он надеялся благодаря очищению использования языка, рационализации и настаиванию на его однозначном употреблении достичь прозрачности, которую бы имела рациональная политика. Соответственно, он сформулировал и свое отношение к риторике - сначала крайне отрицательное. Ведь посредством риторики можно политически использовать необозримую путаницу в положении дел и страстей, а также партикулярные интересы через всепроникающую семантику в корыстных целях для властно-стратегических намерений. Лишь со временем и по мере возрастания понимания нерациональных условий процессов понимания и взаимопонимания у Гоббса возникла большая заинтересованность в отношении риторики. (Это вопрос осветил Д. Джонстон в своем детальном сравнении его обоих главных политико-теоретических сочинений - «О гражданине» и «Левиафан») Поскольку Гоббсу стало очевидным, что нельзя полностью исключить страсти человека, а в лучшем случае можно только утихомирить, и что даже самый рациональный проект миротворящей политики сначала еще необходимо убедительно воплотить, «апеллируя» в том числе и к взволнованным страстям человеческого духа, то в «Левиафане» он сам применил риторику в достаточном объеме и пользовался языком метафор, с помощью которого он вышел далеко за пределы той терминологии, которая соответствовала бы методу more geometrico в самом строгом смысле. Кое-какие факты говорят в пользу того, что Гоббс полагал, что сила визуального,

«говорящих» картин все же обладает большим влиянием, нежели сила пропозиционального или предписывающего аргумента, несмотря на то, что для него было важным доказательство того, что сила объяснения философского дискурса является далеко идущей и более основательной. Политическая метафорика достигает уровня того бессознательного индивидуальных и коллективных движущих сил страха и надежды, которые нельзя усмирить на длительный срок с помощью чистого разума калькулирующей в рамках конструктивной науки. Гоббс, который делает весь упор на «faculty of solid reasoning», приводит в конце «Левиафана» следующую формулировку (1): «Если не добавить убедительного красноречия, которое повлияет на внимание и согласие, то воздействие разума будет незначительным» («Левиафан», Обзор и выводы).

Философия языка Гоббса остается связанной с теорией деятельности и учреждений. Наихудшие политические волнения и беспорядки Гоббс сводит к нечистому использованию языка и к умышленному демагогическому искажению языка. Его исследования по внутренней структуре языка являются в этом отношении не философской самоцелью. Они скорее необходимы для того, если хотите, чтобы осознать, как необходимо вмешаться в функциональные взаимосвязи языка, для того чтобы успешно санировать политические отношения.

Гоббс подчеркивает: «...истинными и ложными являются определения языка, а не вещей. А там, где нет языка, нет ни истинности, ни ложности» («Левиафан», глава 4). Языку присуща возможность целесообразного, соответствующего истине употребления так же, как и возможность неосознанной подмены истины, а также возможность отсутствия того разумного расположения, из которого следует затем возможность стратегической манипуляции мышления других, в смысле уже упомянутой функ-ционализации языка относительно чистого интереса к господству. Язык для Гоббса принципиально является инструментальным. Сначала он служит для расширения власти человека, но ни в коем случае автоматически не для его улучшения («О человеке», глава 10, 3). Слова теперь есть «счетные камешки умных» и «деньги дураков» («Левиафан», глава 4).

В историческом опыте своего времени Гоббс рассматривал себя в особенной конфронтации с политической пропагандой, которая пыталась с помощью религиозного словарного запаса достичь повышения своей эффективности. Целая четвертая часть «Левиафана» под названием «О царстве тьмы» свидетельствует об этом злоупотреблении языка и анти-стратегии Гоббса. В те бурные времена для Гоббса было важным связать состояние государства с рационально обоснованным благоразумием. Поэтому он полагал уместным (если назвать пример, который сегодня для нас кажется бессмысленным) даже протестовать и выдвигать политические возражения против чисто литургического обычая осуществлять богослужение на иностранном языке; поскольку Гоббс предчувствует политическое одурачивание народа там, где религия «приглушает их [людей] рассудок странными и трудно понимаемыми словами» («Левиафан», глава 29).

Ярким примером Гоббса в отношении злоупотребления понятий, которое практикуется в политической действительности и традиционной теории, и которое только лишь скрывает соответствующие нелегальные амбиции, является обозначение короля как «тиран» (там же): «Потому что все, кто

недоволен монархией, называют ее тиранией, а те, кто не ценит аристократию, называют ее олигархией, а те, кто раздражены демократией, говорят об анархии...» (там же, глава 19). Другим примером такого употребления языка, за которым скрываются властные амбиции, является использование слова «совесть». Это весомое слово, заслуживающее внимание как моральная инстанция, в конце концов, используется всегда в «переносном значении» «для обозначения собственных скрытых деяний и мыслей», которые благодаря этому должны укрываться от общественного дискурса, в котором их можно было бы перепроверить. Таким образом, Гоббс видит, что апеллируя к этому, требующему уважения слову «совесть» можно увести внимание с помощью обмана от «несостоятельности собственных мнений» («Левиафан», глава 7). О том, как Гоббс вовлекает такую критику языка и в свое написание истории, свидетельствует следующее предложение из хроники гражданской войны: «И туловище взяло себе имя парламент, потому что оно было наиболее удачным для его цели» («Бегемот или длинный парламент»)

Гоббс настоятельно бичует использование слов в переносном значении, поскольку за этим всегда можно предполагать намерение ввести в заблуждение: «Человек может также, если он это соблаговолит - но благоволит он это всегда, когда он считает, что это предпочтительно для его намерений - научать умышленно ложному, то есть лгать и делать людей нерасположенными к условиям общности и мира» («О человеке», глава 10, 3 или ср. также «Левиафан», глава 4).

Повседневный язык - Гоббс говорит о возможностях понимания «простолюдина» - фигурирует у него, таким образом, как своего рода антиэлитарная критическая инстанция, которая конечно имеет натянутые отношения с методически контролируемым научным выражением в языке и которая, в конце концов, подчиняется этому процессу рационализации: «Это не является универсалистским определением духовных лиц и философов, которые приписывают авторитет словам, но всеобщим для тех, которые признают, что они их понимают.» Для того, чтобы укрепить защиту этой инстанции «ходового всеобщего употребления языка» против возражений Гоббс дополнительно апеллирует к антропологической аксиоме врожденного естественного разума, которая, естественно, имманентно уже не вызывает сомнений: «Человек рождается со способностью правильно мыслить по истечении определенного времени и после приобретении опыта; эта способность присуща человеку от природы, даже если ее не тренировать, то человек будет правильно мыслить, поскольку он мыслит; хотя, конечно, благодаря хорошей тренировке человек будет правильно мыслить в отношении большего количества и различных вопросов. «Конечно, до тех пор, пока он действительно думает - поскольку Гоббс не оставил незамеченным то, в какое невежество и в какие ограниченные страсти действительно эмпирически впутано «большинство людей» («Левиафан», глава 5).

Можно «запутаться в словах как птица в силке» («Левиафан», глава 4). С точки зрения жизненного мира язык является для Гоббса «подобным паутине - более слабые духом зависают в словах и запутываются в них, а более сильные легко прорываются» («О теле», глава 3, 8) Таким образом, Гоббс регистрирует комплекс обыденного языка, который кажется непроницаемым и наполненным эмоциями, с намерением вмешаться в него. Привычка индивидуумов «выражать именами не только вещи, но одновременно и собст-

венные страсти, любовь, ненависть, гнев и т.д.» («О гражданине», глава 7, 2) вызывает у него критику. В зависимости от склонности и интересов один называет «мудростью то, что другой страхом, один жестокостью то, что другой справедливостью, один достоинством то, что другой обозначает глупостью и т.д. А поэтому такие названия никогда не могут быть истинным основанием мышления» («Левиафан», глава 4). В обнаруженном эмпирически употреблении языка страсти определяют тайком суждения, являющиеся якобы рациональными и этическими; потому что люди стараются называть хорошим или плохим то, что они индивидуально желают или презирают. «Поскольку слова «хороший», «злой» и «презрительный» употребляются всегда в отношении лица, которое их использует, поскольку нет ничего, которое вообще и само по себе есть таким» («Левиафан», глава 6). Общественные интересы и потребности, обычные и разрушенные формы интеракции подчиняют соответствующую систему символов процессам преобразований, в которых разыгрываются процессы забывания и вытеснения, так же как и инновативные ориентировочные процессы. В ходе того, что говорящие друг с другом имеют возможность умозрительно представлять привычные языковые игры, на основании которых они понимать друг друга, становится очевидным, что возможности исторического языка вовсе не описаны исчерпывающе соответствующим заданным обыденным языком.

В человеке как естественной двигательной системе структура стимулов, самодистанция и целевая рациональность представляют собою компоненты, относящиеся к естественной структуре этого жизненного существа, бытие которого заключается в непрерывном, по возможности беспрепятственном движении; но при этом первоначальная целенаправленность вовсе не нацелена прямо на это движение как движение жизни. Гоббс при случае сводит задатки человеческой природы к четырем видам - физическая сила, страсть, опыт и разум («О гражданине», глава 1). Отсюда Гоббс выводит то, почему опыт, страсть и физическая сила, если они стают решающим фактором, могут быть опасными для самосохранения, и почему среди этих четырех способностей привилегию должен получать разум.

Если необходимо устранить нивелирующее равноправие и равнодушие всего знания о чем-то, которое соотносится с полностью равнодушным впечатлением вещей, включая физическую реакцию, и если сфера объектов знания должна быть упорядочена в смысловом отношении, то необходимым является принцип порядка. В соответствии с каким принципом удалось бы отличить истинную потребность от ложной? Что из множества новостей и информации заслуживает того, чтобы стремиться к нему и узнать его? Здесь Гоббс затрагивает те проблемы, которые занимали уже Сократа-Платона в дискуссиях с софистами. Как известно, Платон утверждал, что от бытия самой души зависит то, обернется ли использование извлеченного (или иными словами, удовлетворение потребностей) для человека в его пользу или нет. Даже ранний Гоббс в «Элементах закона» на этом месте присягает еще добродетели серьезного и постоянства, которое помогает направлять жизнь на первостепенную цель и ориентировать на это все остальные мысли («Естественное право и всеобщее государственное право в изначальных основаниях», глава 10, 6).

Тем не менее, Гоббс осознавал и то, что будет вообще безнадежным надеяться на то, что человек «сам по себе» будет в силе придать своей жизни

такую принципиальную ориентировку на уровне социального договора. Лишь только разумные граждане разумно устроенного коллектива могут надеяться на такую рационализацию своего тут-бытия. Существование в виде лояльного гражданина государства дает единственный шанс на закрепление такого тут-бытия. Тем не менее, оно вовсе не защищает Я автоматически и одновременно от возможностей оппортунистической и конформистской самопотери. Поскольку даже будучи гражданами, люди находятся в опасности «апеллировать от привычки к разуму, и от разума к привычке в зависимости от того, что им как раз подходит, хотя при этом они избегают привычки, если того требуют их интересы и противоречат разуму, как только он говорит против них» («Левиафан», глава 11). Первоначальное благоразумие, которое привело к обоснованию государства (как известно, ради гарантированной и способствующей счастью жизни) в установившемся государстве может потерять жизнненную и созидательную силу и пострадать от корумпированности как раз тех благ, ради достижения которых и ради которых отказались от «солипсистской автономии» естественного состояния! «Счастливые блага, то есть богатство, знатное происхождение, политическое влияние изменяют дух до определенной степени. Потому что благодаря богатству и политическому влиянию помыслы становятся обычно более высокомерными. Тот, кто имеет большую власть, требует, чтобы ему было позволено большее; тогда всё больше склоняются к тому, чтобы причинить другому несправедливость, и менее склонны подчиняться одинаковым законам вместе с теми, кто обладает меньшей властью» («О человеке»). Поэтому, согласно Гоббсу, необходима политико-педагогическая напоминатель-ная работа, о которой должно позаботиться государство (для этой цели Гоббс выступает за пересмотр университетских учебных содержаний), и которая делает актуальными разумные аспекты того изначального благоразумия, которое позволило и способствовало обоснованию государства, со всеми последующими индивидуальными отказами от чего-то.

Относительно необходимости авторитарно гарантировать договоры, включая угрозу применения силы, Гоббс убедительно заявил, что договора без меча останутся словами. В тоже время в отношении того измерения основания сообщества Гоббс раздумывает над принципиальной формулировкой, что без языка «не было бы среди людей ни государства, ни общества, ни договора и мира, - как и среди львов, медведей и волков» («Левиафан», глава 4). Поэтому Гоббс обозначает величайшим благодеянием языка то, «что мы можем приказывать и понимать приказания» («О человеке», глава 10, 3). Из этого всего комплекса Гоббс вполне понятно выводит полномочие суверена на четкое определение обязательной для всех граждан терминологии, особенно в этическом и политическом отношениях. В силу своего авторитета суверен осуществляет обязательность использования его понятий «справедливый» и «несправедливый», «хороший» и «плохой». Можно конечно сказать, что семантика выражений мой-твой есть в общении индивидуумов и до основания государства, но гарантия их употребления осуществляется только лишь государством. Легальные определения - например, что считается собственностью, когда убийство является убийством, когда связь есть брак и т.д. - есть конечно «свободные изобретения», но лишь после того, как они выводят в причинном отношении порядок мира, они придают рациональную форму естественно заданным отношениям сил и побуждениям. Изобретения челове-

ческой силы воли создают реальность. Тем не менее, о бытие этой реальности нельзя рассуждать независимо от искусственно-технического процесса формирования «государства». Таким образом, для Гоббса вопрос об остающемся различии фактов и ценностей является несостоятельным, поскольку только лишь через слова суверена ценности становятся фактами, собственно фактическими имманентными конструкционными правилами искусственного тела «государство». Возьмем, к примеру, факт того, что человек погиб из-за/через другого человека. Идет ли здесь речь об убийстве? Об умышленном убийстве? О честной дуэли? О дозволенной самозащите? О санкционированном осуществлении смертного приговора? О легальном военном действии? Суверенно определенная политико-правовая семантика предписывает обязательные рамки истолкования, только лишь в пределах которых Я, зависящее от разумного самоконтроля, пользуясь признанием может заниматься своим самоосуществлением, не боясь потерпеть перманентную неудачу, неудачу в отношении антагонизма индивидуальных определений того, что для меня соответственно есть «хорошим». Обязательность определенной политической семантики в строгом смысле слова не может быть описана просто как «хороший», потому что здесь речь идет об условии возможности придания слову «хороший» всеобщего смысла. Если уже государство основано, то государственная монополия на определения и интерпретации предотвращает подрыв легитимности и стабильности институтов путем введения соблазнительной терминологии. Тем не менее, очевидно, что этот политический номинализм покоится на уже частично функционирующих «языковых играх», которые, поскольку они частичны, могут всегда переходить в конфликты. Как извесно, последнюю гарантию нельзя получить ни из разума отдельного человека, ни из разума некоторого количества людей, с целью того, чтобы определенная перспектива деятельности или правило, которые выдаются за разумные, действительно были бы разумными. А так как человек среди всех живых существ является единственным, которому можно поставить в вину что-то вроде «привилегии глупости» («Левиафан», глава 5), а поэтому нельзя исключить даже среди самых умных ошибки и заблуждения, то Гоббс выставляет суверена как судью, как конкретный справедливый разум и доверяет ему задачу заботиться о прозрачности и свободе конфликтов языковой коммуникации. Он должен предотвращать попытки отдельных людей или групп и «инстанций» с помощью мотивированного узурпаторскими намерениями введения идеологических языковых правил подвергать угрозе равновесие мира. Конкретно говоря, если определенные круги, пользующиеся в обществе влиянием, используют средства информации для продолжения спора о порядке собственности и говорят о «воровстве» и «грабеже» там, где согласно государственному порядку имеет место легальное владение собственностью, или, когда они говорят об «убийстве» если кто-то принимает решение или предпринимает действие, которые не запрещены законом, то это тенденциозно наносит угрозу политическому миру, поскольку речь идет об обвинении граждан, лояльных в уголовных поступках. Для Гоббса, который сам был истерзан гражданской войной, было ясно, что если такие методы будут применены, то они могут подорвать правопорядок.

Всегда сохраняемое Гоббсом различие между мышлением как mental discourse и его изложением в verbal discourse можно, между прочим, просматривать вплоть до самой внутренней структуры конструкционной

рациональности «Левиафана». Исходя из казалось бы полностью неполитического фундаментального различия, Гоббс может защищать свободное мышление гражданина в государстве от инквизиторских пожеланий контроля суверена. Собственно говоря, его задача заключается единственно в сохранении публичного использования языка. Так называемое «внутреннее мышление» человека, то есть также все то, что взаимосвязано с верой как субъективным актом, «не подчинено» приказаниям суверена («Левиафан», глава 26). Лишь бог мог бы призвать человека к ответственности за мысли и помыслы, которые не обретают своего завершения в поступках (там же, глава 27). Следовательно, обязательство послушания суверену ограничивается тем, «...что я не должен объяснять ему словом и делом, что я ему не верил, это обязательство меня не обязывает мыслить как то по-иному, нежели к чему побуждает меня мой разум (там же, глава 32).

Эти политико-теоретические пояснения необходимо рассматривать как первостепенные, поскольку институт «государство» структурно является условием возможности института «наука», хотя основание института «государство» и обязано научному методу. Гоббс находился под систематическим давлением того, чтобы не только развить стратегии для очищения в определенной степени функционирующих обыденных языковых игр, но и вообще принципиально прояснить отношение рациональности и языка, еще до всех общественно-теоретических функциональных анализов. Потому что «...легко увидеть, что мы во многом обязаны языку, благодаря которому мы живем едино, беззаботно, счастливо и спокойно согласно договорам» («О человеке», глава 10, 3). В отношении не-интенциональ-ных искажений дискурса, можно почти сказать, что Гоббс вынужден добавить: «...или можем жить так, как мы желаем».

Некоторые сбитые с толку интерпретаторы отмечали, что Гоббс аргументирует так, что иногда создается впечатление - организованное общество является предварительным условием образования общего языка, а затем так, что рационально контролируемый общий язык является предварительным условием для создания организованного общества.

Примечания переводчика:

1. Поскольку, во-первых, у меня не было возможности пользоваться русскими переводами работ Гоббса, а также, во-вторых, по той причине, что профессор К.-М. Кодалле часто использует не целые предложения из Гоббса, а только части, причем согласовывает их перевод на немецкий язык с правилами и грамматикой немецкого языка, то все цитаты в данном переводе приведены с немецкого языка, за исключением двух, которые переведены мною с английского языка с 11-томного лондонского издания сочинений Гоббса (1839-45 гг.). Для первоначальной ориентировки в конце каждой цитаты или ссылки автора данной статьи на сочинения Гоббса в круглых скобках () я даю название работы Гоббса и номер соответствующей главы.

Книга: Практична філософія та правовий порядок: Збірка наукових статей. / Кривуля О. М.

ЗМІСТ

1.	Практична філософія та правовий порядок: Збірка наукових статей. / Кривуля О. М.
2.	1.2. Л. М. Газнюк (Харків) Соматично-прегнантна обумовленість соціального порядку
3.	1.3. О.М.Губарь (Макеевка) Мораль и право в естественно-правовой и позитивистской концепции
4.	1.4. В. Ю. Дубниченко (Донецк) Проблема правосознания в русской религиозной философии
5.	1.5. Г. П. Климова, А. В. Климов, А. И. Уколов (Харьков) Политические аспекты социального порядка
6.	1.6. А. В. Климова (Днепродзержинск) Взаимосвязь традиционных, нравственных и правовых аспектов социального порядка
7.	1.7. Клаус-Михаэль Кодалле (Йена, ФРГ) Томас Гоббс: философия языка и политика
8.	1.8. Ю. В. Конотопцева (Харків) Свобода і соціальний порядок в розвитку суспільства: роль еліти
9.	1.9. Л.Д. Кривега (Запорожье) Социальный порядок: мировоззренческие измерения
10.	1.10. О. М. Кривуля (Харків) Співвідношення морального і правового порядку
11.	1.11. А. П. Лантух (Харків) Маргіналізація як засіб раціоналізації соціального порядку
12.	1.12. В. Н. Леонтьева (Харьков) Системность культуротворчества и социальный порядок
13.	1.13. С.И.Максимов (Харьков) Этико-антропологические основания правопорядка
14.	1.14. Я.А.Музалевская (Харьков) Природа морали и основания социального порядка (к постнеклассической постановке проблемы)
15.	1.15. Б. И. Поклад (Луганск) Социальный порядок как фундаментальное понятие криминологии
16.	1.16. С. В. Приживара (Харьков) Социальная ответственность и социальный порядок
17.	1.17. О. П. Проценко, И. М. Ушно (Харьков) морально-правовые предпосылки свободы предпринимательской деятельности
18.	1.18. Л. В. Рязанцева (Харьков) «Проблематизация блага»: эгоизм в перспективе морали и права
19.	1.19. О. Ф. Скакун (Харьков) Право, законность, правопорядок: их взаимозависимость и тенденции развития
20.	1.20. Пол М. Слоун (США) Основы общественного порядка
21.	1.21. О. М. Тетерич (Харьков) Соотношение морального и правового регулирования
22.	1.22. А. В. Толстоухов (Київ) Проблема взаємодії ліберальної і демократичної свободи
23.	1.23. Г. Л. Тулъчинский (Санкт-Петербург, Россия) Проблема либерализма и эффективная социальная технология
24.	1.24. И. А. Филина (Полтава) Социальный порядок как условие социального прогресса
25.	1.25. Фолькер Герхардт (Берлин, ФРГ) Политика - это больше, чем сумма морали и права
26.	1.26. Л.А.Шаповал (Харків) Право. Держава. Правопорядок
27.	1.27. В. В. Шкода (Харьков) О всеобщем порядке охранения
28.	1.28. В. Ятченко (Дніпродзержинськ) Метафізичний вимір авторитетності соціального порядку (культурно-історичний аспект)
29.	2.1. В. Л. Ботезат (Харьков) Проблема народной воли и демократического государства
30.	2.2. Н.А.Бусова (Харьков) Проблема легитимации правового порядка
31.	2.3. О. В. Гарник (Дніпропетровськ) Проблема легітимації правового примусу в сучасній філософи права (постмодерністська та дискурсивно-етична орієнтації)
32.	2.4. В. В. Гордієнко (Харків) Державне право на легітимне насильство: кордони та межі відтворювання
33.	2.5. В.А.Жадько (Запоріжжя) Межі ефективності права
34.	2.6. М. М. Жовтобрюх (Запоріжжя) Засади чинності звичаєвого права
35.	2.7. С. А. Заветный (Харьков) Возможности и пределы права как вида социального управления
36.	2.8. Н. С. Корабльова (Харків) Дисциплінарні технологи у техніках покарань: рольовий вимір
37.	2.9. А А Лакиза (Симферополь) Об относительной независимости права
38.	2.10. Н.Я.Мокрецова (Харьков) Психологические аспекты отношения к правовым нормам
39.	2.11. В. Б. Окороков (Днепропетровск) Метафизика свободы (теория справедливости и границы легитимации)
40.	2.12. Н. П. Осипова (Харків) Механізм аналізу соціальної ефективності права
41.	2.13. О.И.Помников (Луганск) Аристотель и современность: опыт размышления на тему справедливости
42.	2.14. В.В.Рябокляч (Полтава) До визначення правового відчуження
43.	2.15. Л. А. Сухих (Харьков) Правовые нормы и правовая защищенность
44.	2.16. А. О. Червяцова (Харків) Легітимність державної влади: основні критерії
45.	2.17. И. В. Я ценко (Харьков) Договор как основа правопорядка
46.	3.1. Ю. І. Агапова, І. Г. Скиба (Луганськ) Проблема прав людини в процес! викладання мовознавчих дисциплін у спеціалізованих вузах системи МВС
47.	3.2. А. П. Алексеєнко (Харків) Гуманізм як принцип соціального порядку
48.	3.3. М. Ф. Анісімова (Запоріжжя) Забезпечення прав і свобод осіб, що засуджені до позбавлення волі: вимоги міжнародних стандартів та реалії національних пенітенціарних установ
49.	3.4. Д. В. Бацун (Харьков) Проблема универсальности идеи прав человека
50.	3.5. Йозеф Зайферт (Шаан, Ліхтенштейн) Думки про професійну етику поліцейського
51.	3.6. И. В. Карпенко (Харьков) О «порядке понятий» в понятии «социальный порядок»
52.	3.7. Н.Н.Крестовская (Одесса) Статус ребенка как показатель гуманности права: история и современность
53.	3.8. К. Б. Левченко (Київ) Національні інституції по дотриманню прав людини: рекомендації міжнародних організацій та український досвід
54.	3.9. В. Н. Мороз (Днепродзержинск) О некоторых проблемах взаимодействия человека, гражданского общества и государства в сфере правового порядка
55.	3.10. С. Д. Порощу к, Т.С.Порощук (Запоріжжя) Особливості сучасного правового статусу особи
56.	3.11. В. Г. Рибалка, В. Т. Жежерун (Харків) Примус до правопорядку у військовій діяльності
57.	3.12. Л. Д. Тимченко, Л. А. Тимченко (Харьков) Глобализация в сфере прав человека: негативные и позитивные тенденции развития
58.	3.13. C. І. Ткачов, Н. О. Ткачова (Харків) Місце цінностей в процесі розбудови справедливого суспільства
59.	3.15. П. В. Цимбал (Харків) Політична кримінологія: нові аспекти в умовах глобалізації
60.	4.1. В. В. Акимов, В. И. Чуб (Харьков) Незаконный оборот наркотиков в Украине и парадигма национальной безопасности
61.	4.2. І. В. Банікевич (Харків) Проблеми правоохоронної діяльності у перехідному суспільстві
62.	4.3. І. В. Венедіктова (Харків) Упорядкування відносин власності в перехідному суспільстві
63.	4.4. В. І. Гадяцький (Харків) Практична філософія та філософський конформізм у ситуації неправового порядку
64.	4.5. Е. А. Гнатенко (Луганск) Понятие общественной опасности: философский и правовой подходы
65.	4.6. В. І. Горбань, О. В. Горбань (Полтава) Право і соціальні трансформації: проблема взаємозв'язку
66.	4.7. О. Г. Даніл'ян (Харків) Формування правових механізмів розв'язання протиріч в перехідних суспільствах
67.	4.8. Ю. В. Дука (Запоріжжя) Проблема податкового порядку в сучасному українському суспільстві
68.	4.9. Н. М. Ємельянова (Донецьк) Правовий нігілізм у перехідному суспільстві
69.	4.10. І.Д. Загрійчук (Харків) Правове регулювання міжнаціональних взаємовідносин: філософські аспекти
70.	4.11. В. Л. Зубов (Запорожье) Проблемы правового регулирования предпринимательской деятельности в Украине
71.	4.12. Н. Г. Карпунова (Луганськ) Гуманітаризація процесу виховання курсантів вузів системи МВС України як фактор гуманізації правоохоронної дільності
72.	4.13. Е. Г. Михайлева (Харьков) Элита и легитимация социального порядка: проблемы транзитивного социума
73.	4.14. В. Н. Овчаренко (Харьков) Проблемы формирования правосознания в переходный период
74.	4.15. В. А. Светлов (Санкт-Петербург, Россия) Фундаментальная вероятностная теорема анализа и разрешения конфликтов
75.	5.1. В.А.Абашник (Харьков-Йена, ФРГ) Назначение полиции в системе «харьковского полицейского законодательства» Л. Г. К. Якоба
76.	5.2. Г. Є. Аляев (Полтава) Прогрес права як трансформація морально-правової свідомості
77.	5.3. Т. А. Андреева (Донецк) Нравственные ценности и правовое нормотворчество в истории человечества
78.	5.4. Е.А.Афонін,А.Ю. Мартинов (Київ) Проблема свободи та порядку в контексті всесвітньої історії (або бельгійський прототип для української перспективи)
79.	5.5. А. Г. Барадачев (Харьков) Воля как основание юридической ответственности
80.	5.6. В. П. Будз (Львів) Проблема співвідношення національних і універсальних цінностей як основних інструментів соціальних змін в філософії історії Михайла Гру шевського
81.	5.7. Роберт Вальтер (Вена, Австрия) Правовая теория в Австрии в XX веке
82.	5.8. Клаус Дирксмаер (Йена, ФРГ) О способности правовой философии к изменениям
83.	5.9. Н. І. Завадова (Полтава) Екологічна етика та її основа
84.	5.10. О. Г. Івахненко (Харків) Кодекс честі офіцера як поєднання правових і моральних цінностей
85.	5.11. В. Ю. Калюжна (Луганськ) Традиції пуританізму в системі освіти США та їх значення для духовного розвитку країни
86.	5.12. Т. В, Кондратюк (Київ) Цінності як засіб правової регуляції соціальних взаємовідносин
87.	5.13. С. Куцепал (Полтава) Дві моделі влади в постмодерн!
88.	5.14. О. М. Литвинов, О. В. ПІерстньов (Луганськ) Проблема громадянства та національності у національній державі (за працею Юргена Габермаса «Громадянство і національна ідентичність»)
89.	5.15. И. В. Минаков (Харьков) Система права как эффект поля онтологии
90.	5.16. І. М. Мухін (Запоріжжя) Системно-трансформаційні ресурси суспільства як основа реалізації соціальної свободи (правовий аспект)
91.	5.17. С. Е. Острога (Харків) Головні напрями філософсько-логічного аналізу мови права
92.	5.18. Ж. О. Павленко (Харків) Експертні оцінки в праві
93.	5.19. В. В. Попов (Харьков) Ирония и юмор в двойственности образа закона
94.	5.20. Л. А. Радионова (Харьков) И. Кант о философии свободы
95.	5.21. Н. Н. Саппа (Харьков) Развитие норм, правил, прав и игровая деятельность
96.	5.22. І. І. Севру к (Харків) До питання про «порядок» та його сенси
97.	5.23. В. В. Снегирев (Луганск) О понятии «национальное государство» в современном государствоведении
98.	5.24. О. В. Стричинець (Харків) Роль класифікацій у структуруванні правового порядку
99.	5.25. В.Д. Титов (Харків) Раціональність правового порядку
100.	5.26. Ж. С. Тростановский (Германия, Дюссельдорф) Категории права, обязанности, ответственности и их взаимосвязь
101.	5.27. А. К. Чаплыгин (Харьков) Дилетантизм как условие и антитеза философского практицизма
102.	5.28. B.I. Чернишева (Луганськ) проблема поліцейського цинізму в контексті Гуманізації системи підготовки правоохоронних органів (на прикладі США і України)
103.	5.29. Г. П. Чміль (Київ) Дисциплінарний дискурс екранних мистецтв і становлення індивідуальності
104.	5.30. В. Н. Шаповал (Харьков) Свобода и порядок как трансцендентальные корреляты отношения «человек-мир»
105.	5.31. Е. Н. Юркевич, Н. В. Попова (Харьков) Герменевтическая практика в юриспруденции: догматические и адогматические аспекты

На попередню



Додати в закладки

  
Переклад Translate